Лошадь в яблоках

Зимним вечером тысяча девятьсот тридцать шестого года по Чернышеву переулку проезжала телега на шинах, груженная ящиками. Сырой переулок опрокинут в асфальт, так как зима стояла теплая и текло до января. Небо отражалось в незамерзшей реке, а темная арка у Щукина рынка – в разбухших деревянных торцах. А главное – подвалы под домами, полные картошки и снабженные только деревянными отдушинами в форме колен квадратного сечения, прогнили, и люди пробегали переулок на коньках-снегурочках, зажав носы или заложивши их березовой дранкой. Дойдя до набережной Мойки, этот запах проник в переплетную на углу. Переплетчик кричал: «Меня ворочает, меня задушит!» Наконец он слег, и ночью голодные крысы, опухшие от питания картошкой, объели у него волосы и поотгрызали ногти.

И все-таки в часов семь уже глубоких сумерек, когда проезжала телега, у окон гастронома на Чернышевом стояла большая очередь. Она состояла преимущественно из нечувствительных старух с наклеенными носами и на таких же спичечных ногах, кроме того, без щек, так что из облупленной кое-где известки выглядывали желтые кости.

За окном гастронома мясник рубил кости топором. Два куска белой сахарной и пористой кости, так называемой мозговой , отлетели от прилавка. В это время раздался крик: «Держи, держи!». Один из покупателей, в пальтишке на собачьем меху, схватил за руку мальчика-шпингалета, ухватившего кость, и зажал ее, так что все перепуталось. С визгом и криком «Вор! Вор!» он не выпускал его. А в очереди кричали: «Они здесь так и шнырят, так и шнырят! И все жрут!». Но в это время мальчик Аркашка укусил покупателя в руку и, блестя каплями крови на губах, выкатился из лавки. Женщины по дороге били его пустыми авоськами, но, выскочив на улицу, он припрыгнул и остановился.

Мимо гастронома проезжала телега, и очередь с удивлением оглядывалась, так как сквозь обычную вонь гнилой картошки вдруг прорезался страшный запах свежих яблок.

Две маленькие девочки-школьницы, потерявшие от этого запаха сознание, свернули тонкие ножки и лежали, плеща руками, в талой воде.

А лошадь, тряся головой, вытягивая ее все вперед и вперед, как бы подзывая ею задние ноги, везла не меньше дюжины аккуратных сосновых ящиков. Пока у людей захватывает дух, она ускоряет шаг, стуча копытами, в то время как мягкие шины беззвучно бегут по призрачному асфальту, и увозит яблоки через Чернышев мост. Некоторые из очереди, однако, успевают заметить, что возчика не видно. Наверное, он спит где-нибудь в ящике или как-нибудь еще, так как красный пояс-кушак тут же надет поверх подпруги на лошадь, как если бы сама лошадь была возчиком.

Выбежавший из гастронома Аркашка с костью тоже заметил, что возчика не видно.

Через три дня в тот же вечерний час совершенно случайно четверо мальчишек собралось в подворотне одного из домов недалеко от гастронома. Аркашка вспомнил о яблоках и как раз рассказывал о них, как вдруг раздалось цоканье и та же телега появилась опять. И опять на ней никто не сидел и не шел рядом. Опасаясь, что возчик где-нибудь здесь, на тротуаре, ребята все-таки выскочили из подворотни и попробовали ее догнать. Аркашка, привскочив, схватился за доску ящика, она оторвалась, и оттуда выкатилось одно яблоко, упавшее на мостовую. Не обошлось без драки. Аркашка упал на спину, яблоко раздавили. Послышался рев грузовика, куча мальчишек раскатилась, и две половинки яблока были окончательно вкатаны грузовиком в землю.

Через три дня участники свалки, будто чего-то ожидая, сошлись в той же подворотне. У Аркашки болела спина. А у Жоры в кармане был кусок хлеба с маслом. Он то и дело вынимал его, счищая прилипший мусор, протягивал ко ртам приятелей и, дразня их: «Ты…ты…ты…», поедал сам. Все они нервничали, часто выглядывали из подворотни, но моросил мелкий дождь, и из-за густых туч было особенно темно.

Но вот из темноты вынырнула та же белая лошадь, и мальчики разглядели, что у ящиков не было верхних крышек и яблоки навалены в них кучей. Они поклялись бы, что, несмотря на темноту, различают их золотистость, румяные бока, рябинки, крапинки и жилки. Одним словом, возбужденные, скрежеща зубами, они догнали телегу уже за Чернышевым мостом и, убедившись, что никого в ней нет, забрались на нее, хватаясь друг за друга, несмотря на то, что лошадь ускорила шаги. И уже бежала бегом, так что ящики стали биться друг о друга. Испуганная громким смехом мальчиков и этим стуком лошадь понеслась вскачь. Они еле держались на ногах и никак не могли добраться до передних открытых ящиков. Тогда они постарались отбить крышку у ближайшего и несколько минут провозились с ней. Не успели они оглянуться, как телега перемахнула Малую Невку и очутилась где-то на островах. Наконец им удалось выдернуть и согнуть гвозди и сорвать крышку, но оказалось, что именно этот ящик какой-то пустой, хотя их непривычное городское обоняние прорезал чудесный яблочный запах. Руки напрасно теребили и перебирали кружевную пахучую стружку. Так же и второй ящик был открыт. Наступило общее ползанье, выгребание стружки и судорожное скатывание на самое дно пустого ящика.

Тем временем влажная темнота сгустилась, а лошадь везла все быстрее, видимо, куда глаза глядят. Аркашка – зачинщик – первый и испугался и, махнув рукой, спрыгнул, но неудачно. Все содрогнулись, когда, не успев крикнуть, он хлопнулся с треском спиной о землю, потом его перевернуло и понесло к какой-то сосне, где ему окончательно перехлестнуло спину. Дрожа в тоске и страхе, мальчики на разные голоса, раздирая рты и колотясь о движущиеся ящики, зовут на помощь. Но получается «жер-лер-зол» и «ржу». А скрытая деревьями и затянутая туманом дорога совершенно пустынна. Кроме того, здесь она вся состоит из кочек и обледенелых выбоин, так как за последние дни стало подмораживать. Поэтому мальчиков сильно подбрасывает и рвет на части. Они совершенно напрасно кричат «жер-лер-зол!».

Неожиданно деревья кончились и открылась заснеженная поверхность взморья с кое-где торчащим тростником. Тут лошадь еще сильнее вытянулась всем своим белым туловищем и рванула вперед. Кончилась отмель, подо льдом сверкнула чернота, и он с треском расселся. Все погрузилось в воду. Разбитые ящики рассыпались, и на поверхность всплыло множество исключительно лошадиных яблок, поскольку, как известно, они не тонут.

Октябрь – ноябрь 1944 г.