Здрасьте, куда я звоню

Было уже пять часов. Начиналось рабочее утро. Краснодеревщик Митрий приладил к станку рубанок и фуганок и принялся рубать и фугать. Золотые стружки сыпались на пол.

Митрий был плотный мужчина еще не старых лет. Однако седина окаймляла его гладкую небольшую лысину, какие свойственны неторопливым и бережным прозелитам, а также неофитам.

Митрий, как в масло, вливал режущий инструмент в теплое и даже золотое тело карельской березы с птичьим глазом и столь нежно и тонко выбирал в нем фалец, что оно как бы пело, наподобие сирены и страстно звучало, как какая-нибудь куртизанка под рукой старательного ментора.

Митрий был столяр высшего класса, а жил он в далекие времена Византицкой империи, при каких-то древнейших Палеологах. Это были столь отдаленные времена, что даже трудно сказать, как именовалась тогда обширная забалканская держава. Была ли она действительно Византицкой или, может быть, Византичной?… Во всяком случае в те времена она была в известной мере единственной и даже неповторимой.

С другой стороны, этот маленький исторический экскурс и не очень обязателен, так как собственно на жизнь Митрия географические и исторические ситуации никакого особенного влияния не имели. Так что упоминаем здесь о его местожительстве более для округленной точности и из художественной взыскательности, чем по существу.

Сделавши после шестичасовой стружки маленький перерыв, Митрий позавтракал репой и салатом, выпил, как это было принято в ту эпоху, стакан воды с разведенным в ней виноградным соком, вытер рот тыльной стороной своей плотной неторопливой руки и принялся опять фугать.

Солнце стояло высоко в небе. Золотые пчелы опускались и поднимались, волнуя чашечки жасмина в палисаднике. Натертые воском доски мягко лоснились, сложенные в аккуратный штабелек.

Затем он стал изобретать затейливый орнамент, которым следовало окаймить спинку кресла. Четыре ножки в форме львиных лапок, уже изготовленные для связи в шап, в зуб и в обло, с наложенной на них царгой для мягкой эпикурии, как тогда называлось сиденье, а также гнутые поручни с изящными вольтами – все это было уже готово и разносило по мастерской вязкий и тугой аромат столярного клея. Дело было за спинкой.

И, сдерживая возбужденную неторопливость мастера, торжествующий Митрий внутренне уже просматривал общую гармонию изящного и вместе с тем величественного кресла.

Проработавши еще шесть часов, мастер снова принудил себя – что было заранее определено, размерено и необходимо – к получасовому отдыху. Он вытер лоб и лысину клетчатым платком, опустился в углу на полосатый домотканый коврик, закусил и сделал маленький перекур.

Вода мягко булькала в кальяне. За окном последние пчелы, тихонько жужжа, отлетали от цветов жасмина. Издали, из города, доносилось ржание коней, треск ломаемых колесниц и радостные возгласы народа.

С нетерпением дождавшись конца положенного отдыха, Митрий сладостно размялся и вернулся к работе. Спинка кресла уже возвышалась над эпикурией, плавно переходя в изящные подлокотники.

Солнце склонялось, наступала тихая забалканская ночь. Митрий засветил светильник. Масляный огонек поблуждал по фитилю и озарил мастерскую желтым, как мед, трепетным светом. Но однако ж на верстаке сиял полдень. Митрий еще и еще раз просматривал полировку. И уже не столько притираниями и легким терпентиновым массированием посредством бархаток и щеточек, сколько дыханием мастера оживлял он ее и кое-где матово теплил, а где нужно – разжигал до торжественного горения.

В общем, кресло было давно готово. Но так сразу отойти от него, конечно, было не просто. Митрий требовательно расхаживал вокруг, оглядывал, как стыдливую, но страстную рабыню на рынке оглядывает все тот же опытный ментор и цензор.

Ничего не поделаешь, кресло было безукоризненно. Приходилось идти спать. Пчелы не только давно уже спали, но даже, очевидно, во сне уже готовились к новому трудовому дню.

Митрий проснулся рано. Очень интересно было в новом солнечном свете оглядеть ночную работу. Да, кресло было великолепно!

Митрий повез его сдавать заказчику.

Перед входом загородной виллы господаря Нутрия стояли лениво дремлющие драбанты со своими щитами и секирами. Поручив им ослика, Митрий собственноручно взнес кресло по ступенькам и, осторожно поставив его в прихожей, присел на корточки рядом и стал ожидать.

Во внутренних покоях была тишина. Очевидно, господарь Нутрий еще завтракал. Но вот Митрия кликнули. Дверь широко растворилась, и он втащил кресло в атрий.

Нутрий сидел в глубине и омывал руки розовой водой. Потом он встал и подошел к креслу.

– Тэк-с, – сказал он, – ага! Это кресло!

– Кресло, – радостно подтвердил Митрий.

– Что ж, ничего, – сказал Нутрий, – ничего…

Он присел, пробуя, мягка ли эпикурия.

– Мягко, – сказал он. – А это что обозначает? – спросил Нутрий, рассматривая орнамент на спинке.

– Это калиты и капторги, – радостно объяснил Митрий, – символ богатства и процветания.

– А эти вот штучки? – снова спросил Нутрий.

– А это коники, – сказал довольный Митрий. – Это как, знаете ли, гремящие подвески, символ радуги, дождя и тучных стад.

– Хорошо, – вздохнул Нутрий, – очень здорово. Немножко неясно, но ничего, подходяще. А эти вот штуковины?

– А это пчелы Персефоны, – сказал улыбаясь Митрий.

– Тоже символ?

– Символ! А как же! – подтвердил Митрий.

– М-да… – протянул Нутрий. – Ну что ж… Ножки как будто коротковаты, подлокотники как-то выгнуты… Спинка вроде блестит… Но в общем недурно… Ребята, – кликнул он в открытую дверь.

Драбанты вбежали со своими щитами и секирами.

– Давай, ребята, – сказал Нутрий, – руби!

Драбанты взмахнули секирами и начали рубить кресло. Митрий отошел в сторонку, чтобы не задело щепой, и стал ожидать.

– Уберите это, – приказал Нутрий, указывая на мусор, – Ну, валяй, – обратился он к Митрию, – двигай.

– В том же стиле? – спросил Митрий. – Или, может, что-нибудь новое, в духе неоплатоников?

– Да как хочешь, можно и неоплатоников, – ответил Нутрий.

Митрий откланялся, сел на ослика и неспешно отправился домой. Он сдерживал себя, заставляя подышать чистым забалканским воздухом, а уже творческая лихорадка разжигала его. Его внутреннему взору представлялось новое неоплатоническое кресло с плоской эпикурией и строгим орнаментом из кивориев и акваманилов.

Спрыгнув с ослика, он вошел в мастерскую и, потирая руки, принялся налаживать верстак.

– Вот так и живем, – думал он, радостно улыбаясь.

***

Непонятно только, что за странное название у этого исторического очерка – «Здрасте, куда я звоню?». А это можно просто и легко объяснить. Автор никак не мог придумать названия всему этому. Сидел и думал. А тут раздался телефонный звонок, и одна знакомая дама начала разговор именно этой фразой: «Здрасте, куда я звоню?».

Да, не те стали нравы, что когда-то в древние византичные времена: нет той безмятежной неколебимости.

19 июля 1964 г., Ленинград.