Золото Хорхе Фунито

Хорхе Фунито не был даже настоящим мексиканцем. Неизвестно, откуда он взялся. Худощавый шатен, не отличающийся никакими особыми качествами.

Кроме одного. Он нес золотые яйца. На первый взгляд это покажется несколько необычным. Тем более, что, принадлежа к мужскому полу, он не обладал для этого дела никакими, казалось бы, средствами.

Но все устраивалось просто. Может быть, это его свойство нельзя даже характеризовать как собственно носку яиц. Хорхе Фунито пользовался для этого процесса тем единственно возможным отверстием, которым его наградила природа в его нижней зоне.

Таким образом, уточняя, можно сказать, что это была скорее даже не носка, а освобождение организма от тех продуктов, которые поступали в него извне, перерабатывались и так далее. Короче, благодаря специфическим биологическим, физиологическим или психическим свойствам, организм Хорхе Фунито после усвоения и переработки обыкновенной стандартной пищи превращал ее не в то, во что она превращалась у большинства других, а в золотые яйца примерно миллиметров тридцать на сорок в сечении.

Процесс производства этих яиц не доставлял Хорхе никаких затруднений и протекал до того банально, что в начале жизненного пути он долго не догадывался о своей редкой способности.

Освободясь от нескольких золотых яиц где-нибудь под кустом бузины и не интересуясь всем тем, что осталось за спиной, Хорхе торопился по обычным мальчишеским делам. Но, разумеется, это не могло длиться вечно.

Неизвестно, при каких обстоятельствах наступил конец счастливому неведению. Может быть, дело происходило где-нибудь в городе, куда Фунито попал в более или менее осмысленном возрасте, и он был поражен странным звуком металла, упавшего в фаянсовый резервуар… Кто знает? Во всяком случае Фунито был очень напуган. Возникли трудности, которые нервировали и смущали его. Так, например, помимо стука, с которым он боролся, подкладывая газетную бумагу, золотые яйца не так просто было смыть, даже сильной струей воды. Они лежали неподвижно на дне и зловеще поблескивали. Перспектива засорения канализации отравляла сознание Фунито. В этот период его фигура приобрела ту испуганную сутулость, от которой он не мог избавиться уже никогда, а движения стали суетливо резкими.

Конечно, человек ко многому привыкает… Не будем описывать те способы, к которым Фунито прибегал для сохранения своей тайны. Во всяком случае, как бы хитроумны они ни были, жизнь Фунито отнюдь нельзя было назвать спокойной. То и дело на ум приходили всевозможные обороты, посредством которых все это могло обнаружиться. Больная фантазия рисовала ему самые невероятные ситуации. То какое-нибудь чрезвычайное сообщение заставляло население города раскупить все газеты и соседка по квартире, услышав грозный металлический звон, вламывалась в уборную, стаскивала трепещущего Фунито и, погрузив руки туда, в унитаз, извлекала их и они злорадно сверкали. То ночью, возвращаясь от друзей, где он лицемерно флиртовал с малознакомой блондинкой, и, обуянный неотложным желанием, он убеждался, что все тихо, темно, никого нет, и усаживался где-нибудь на абсолютном пустыре и вдруг… Луч карманного фонарика прорезал тьму, и они неистово блестели в этом свете, и над ним появлялся постовой хранитель порядка и пристально рассматривал их.

И, взявши его, Хорхе Фунито, за воротник, говорил:

– Это что?!

– Ничего, – лепетал Фунито, – это просто так… Я ничего плохого не думал…

– Так?! Так… растак! – говорил хранитель. – А ну, топай за мной!

То в воображении Фунито возникали следствие и допрос.

– Разве вы не знали, что производство золота любыми способами подрывает финансовую мощь нашей родной Мексики? – грозно спрашивал следователь.

– Я не производил… Это не умышленно, – заикался Фунито.

– Ах, вы не производили. А это что? – говорил следователь.

И они опять сверкали, как бы насмехаясь над словами Фунито.

Подобные страхи мучили его часто.

Вместе с тем он отлично понимал, что золото есть золото. И если бы, скажем, его можно было продавать!… И тут воспаленное воображение рисовало ему другие картины.

Вот он покупает новый целый костюм, костюм светло-голубого цвета… И остроконечные туфли… Вот он едет в собственной машине, такой длинной, что если пересесть к шоферу, то, собственно, хозяин машины уже и приехал… Вот он видит на другой стороне улицы совершенно незнакомую блондинку. Он переходит улицу и берет блондинку под руку.

– Ай! – говорит она. – Вы чего лезете?!

– Минуточку, – говорит Хорхе Фунито, скрипя зубами. Он вынимает бумажник и раскрывает его.

– А это видала? – говорит он, ведя блондинку в ближайшую парадную.

– Что это такое? – спрашивает недоверчивая блондинка.

– Вот что это такое! – скрипя зубами говорит Фунито и выворачивает бумажник. И из него на цементный пол темной парадной сыпятся золотые яйца.

– Ах, – говорит блондинка нагибаясь. Фунито нагибается над ней… И в то время, как она шарит по полу… И все уносится в облака, и незнакомая блондинка говорит:

– Ах!

Но очнувшись от подобных неистовых желаний, Фунито холодно пожимал плечами, понимая их полную несостоятельность. В конце концов он не выдержал. Нет, большой город был не для него… Этот постоянный звон, который преследовал его и мог выдать в любую минуту! Нет, довольно трепать нервы! Он переедет в маленький уютный поселок, где все проще, где много пустырей, где надворные уборные стоят возле заборов, так далеко, что там можно звонить в колокол, бить в барабан, стрелять из кольта или завести радиолу… И никому нет до этого дела. Да, там он обретет покой, уравновешенность, здоровую психику…

И Хорхе Фунито переехал. Поселок был, как это обычно бывает у нас в Мексике: глинобитные дома, кактусы в огородах. Все ходят в широкополых шляпах и так далее…

Поначалу все потекло именно так, как надеялся Хорхе Фунито. Он несколько успокоился, ободрился. Но видения не оставляли его. Теперь это были большей частью видения второго сорта, то есть не в том смысле, что они были плохи, а в том, что это были вторые, приятные видения, упомянутые после первых. Хотя что толку в их приятности, если они только видения, так сказать, суррогат действительности. А действительность все более приедалась Фунито. Он часто видел в мечтах светло-голубой костюм, длинную машину и ту незнакомую блондинку. Но теперь в мечтах она все шла по левой стороне улицы, а он по правой, а когда он переходил на левую – она на правую, он на правую – она на левую. И эта длинная улица так и тянулась, и Хорхе Фунито просыпался со стоном.

Однажды он, чтобы освежиться, вышел из поселка и бессознательно побрел через густые заросли кактусов к речке – посидеть на берегу, отдохнуть.

Когда он, пробравшись через заросли, вышел к берегу, то увидел, что в воде кто-то плещется. Это была женщина, обернутая вокруг талии старым полотенцем. Она стояла по колено в воде и, нагибаясь, терла обмылком стирального мыла свои медно-рыжие волосы. А потом смывала с них пену. Грязно-серые хлопья стекали по груди, находившейся поверх полотенца, и по длинным белым ногам.

Рядом с женщиной в прибрежной тине барахтались двое детей, настолько вымазанных, что трудно было разобрать их пол и возраст. Хорхе Фунито остановился, рассматривая эту картину.

Женщина – ее звали Бара Хабара – мылась и размышляла:

– Сволочь ты, Эспиноза, собачья морда… (Эспиноза – это был ее муж), которая притащилась из города ни с чем, не привезла ни песо, а только наделала мне выблядков, – при этом Бара поглядела на копошившихся в грязи детей. – Вот этих!… А что с этого толку! Нет с этого никакого толку… И вались ты в… ! А то, что за мной ходит Эполетто, то в этом хоть какой-то толк. Правда, мурло у него тоже кривое и десна торчит наружу. Но зато дом у него вымазан известкой. И у него есть зеркало и комод. И он, конечно, может подарить мне изумительное платье и туфли на каблуках. И он обещал повезти меня в Мехико, прямо в универмаг и в кафе «Хираль», где столько иностранцев. С ума можно сойти!

Нет, к черту тебя, Эспиноза, такого выродка. К черту тебя в сметник, если ты меня так содержишь! Вот во что ты меня одеваешь, – она полуобернулась и с ненавистью посмотрела в сторону берега, где были сложены ее кофта и юбка. – Вот какое у меня полотенце! Полотенце и то драное! – она с яростью содрала с себя полотенце и, поддав его ногой, швырнула в воду. – Давись таким полотенцем!… – Тут она поскользнулась и упала на четвереньки.

Глядевший на все это Хорхе Фунито был как в тумане. Ее широкий белый зад, поднимавшийся из воды, ее разгибавшаяся белая спина – а потом, вставая, она повернулась и была вся как на ладони – все это было настолько нестерпимо, что он вышел из своих кактусов и приблизился к ней.

И тут странно повторилось то, что неоднократно мерещилось в его бредовых видениях. Женщина, услышав шаги и увидев его, ахнула и, вытирая мыло с лица, закричала:

– Это что, куда прешь?! А ну, убирайся отсюда!

Фунито приблизился.

– Стойте, – скрипнув зубами, сказал он, – подождите. – Он опустил руку в карман и извлек оттуда золотое яйцо. Как это получилось, что он носил его в кармане, и, главное, как он решился его вынуть, – как все это получилось – неизвестно. Он протянул золотое яйцо мокрой Баре, которая, слегка прикрываясь левой ладонью и сердито показывая ему правый кулак, выговаривала какое-то длинное ругательство. Фунито ничего не слышал и тыкал ей в кулак яйцо, говоря:

– А это видала?!

– Что видала, – кричала, отстраняясь, Бара, – чего привязался, шмага!

– Это золото! – сказал Фунито.

– Ага, ври больше! – говорила, скорчившись и закрываясь, Бара. – Вот я тебя сейчас как звездану!

– Клянусь Богом, небом и святой церковью, золото, – убеждал Фунито. – Понимаешь, если его распилить и продать, то тут тебе и гасиенда в пять комнат, и зеркальный шкаф, и платье из панбархата…

Растерявшаяся Бара бормотала:

– Ну, хватит травить, ботало, с ума ты сошел…

Переступая своими стройными розовыми ногами и пошатываясь, так как натыкалась на камешки, она взмахнула руками и, широко раскинувшись, с трудом нашла равновесие.

– Ничего не сошел, – довольно спокойно сказал Фунито. – Золото, ты посмотри, будь умницей, можешь иметь таких яичек, хоть сколько хочешь… Выходи, ну!

Бара притихла. На секунду ей вообразилось, что вдруг да все это правда. И она увидела перед собой и зеркальный шкаф, и панбархатное платье.

– Ге! Откуда оно у тебя? – спросила она с полубезумным выражением лица.

– А я ими… – отвечал Фунито, – так сказать… Ну ладно, скажу откровенно – я ими какаю…

От этого наглого трепа Бара пришла в ярость. А Фунито трясло, как в лихорадке, такая она была белая, мокрая и сверкающая. Ничего не соображая, он вошел в воду и пытался схватить ее за что придется. Она заорала, сделала движение вырваться, оступилась и схватилась за Фунито, чтобы не упасть. Он сжал ее, шаря с великой поспешностью по всем попадавшимися под руку мокрым местам. Бара вывернулась и, размахнувшись, дала ему кулаком по шее. От неожиданности он потерял равновесие и сел в воду.

Все это плескало и колыхалось. А дети Бары Хабары, с изумлением раскрыв рты, разглядывали все это.

– У, сука! – вопила Бара. – Гад! Вот сейчас позову наших мальчиков, они тебе шнобель начистят!

И она принялась орать не своим голосом. Из кактусов выскочили двое незнакомцев. Они были в серапе и хаварубиях, с гитарами – все, как полагается.

Между тем Бара, присевши в воду так, что оттуда торчали только ее голова и плечи, кричала:

– Дай ему, Эполетто! Дай ему, чтоб он встать не мог!

Эполетто подскочил к Фунито и, размахнувшись гитарой, дал ему по голове… Через минуту Фунито лежал на берегу, вытянувшись без сознания.

– Сволочь какая, – говорила Бара Хабара, все еще сидя в воде. – Вы подумайте, дон Эполетто, какая сволочь! Совал мне тут какую-то золу, говорил, что золото. Вон, в руке зажал, собака чокнутая!

– У, – сказал Эполетто, – у, просо! Действительно, в руке держит… А ну-ка…

Он разжал ладонь Фунито и извлек из нее яйцо.

– У, – повторил он, – действительно, до чего блестящий предмет. Дерьмо, а блестит.

– Э – э, – сказал его спутник. – Постойте, дон Эполетто, – он взял яйцо и внимательно рассмотрел его. – Гм, я все-таки в Мехико десять лет работал в универмаге на Торо Сикадоро. Уж золото я от медяка отличу, – он облизал яйцо и прикусил. – Боже, – простонал он, – боже, да ведь это… в самом деле…

– Что?! – ахнул Эполетто.

– Что? – повторила, поднимаясь из воды, Бара Хабара.

Спутник Эполетто сделал прыжок в сторону и помчался к кактусам. Эполетто в два прыжка был рядом с ним.

– Эге! – кричали они. – Ага! Ого!

Что они говорили друг другу, было уже невозможно расслышать. Голая Бара выпрыгнула из воды и устремилась было за ними. Но смешно и думать было их догнать, босой да в кактусах! Она ринулась к Фунито и чуть не споткнулась о него. Фунито был неподвижен. Легким прыжком, как серна, она очутилась опять в воде и вынесла оттуда пригоршню воды, которую выплеснула в лицо Фунито. Но он все еще лежал без сознания и только что-то промямлил губами.

– У, ты! – с отчаянием вскрикнула Бара. Она начала плакать. Потом ей пришла в голову неожиданная мысль. Она перевернула Фунито лицом вниз и стянула с него мокрые брюки. Затем она, все еще продолжая трястись от рыданий, опустилась на четвереньки и ее длинные тонкие пальцы погрузились… Увы, зад Фунито был пуст и бесплоден.

– Господи, это, наверное, где-то глубже, – лепетала Бара, всхлипывая. – Ну проснись, миленький, проснись.

Фунито стал приходить в себя. Теперь он сидел, взявшись за голову и раскачиваясь.

– Фу, – пробормотал он, – черт!

– Ну что ты хочешь, что хочешь? – шептала Бара.

– Ничего не хочу, – сказал Фунито. – Иди ты…

Голова у него просто разламывалась и звенела.

– Ну не сердись, ну посмотри на меня, – говорила Бара, сидевшая рядом с ним на песке. – Ну посмотри сюда, ну где твои ручки?

Фунито вдруг рывком вскочил, отчего не ожидавшая такой прыти Бара упала на бок.

– Это они унесли, – сказала она робко, думая, что он сердится, – это они.

– Что унесли?

– Яйцо, – ответила Бара.

– Ну и черт с ним, подумаешь, – плюнул Фунито, натягивая брюки. – Какал я на это яйцо, у меня их хватит.

– Боже мой, – говорила Бара, подползая к нему, – прелесть моя!

И вдруг Фунито, которому стало полегче, почувствовал, что в нем что-то перевернулось.

Бара была нежная, как облупленный банан. Но Фунито было не до того.

– В задницу, – закричал он, – в задницу!

И широким скачком он ринулся через кактусы, скрипя зубами и выкрикивая:

– Пилить, продавать! Пилить, продавать!

А Бара, поднявшись и пошатываясь, направилась к полузасыпанным песком юбке и кофте.

Дети вышли из реки и переминались. С них стекала грязная вода.

– А, пошли вы туда-растуда! – заорала Бара и, размахнувшись ногой, дала старшему в зад, отчего он с ревом упал в воду.

Закончено 24 февраля 1964 г.